Душа и вера силы множат,

на свет выводят из глуши…

Душа без веры жить не может,

как нет и веры без души!

* * *

Встречаются в нашей жизни минуты, а порой и дни, когда вдруг нежданно-негаданно приходит для тебя подарок – не суть важно, почтой ли или из рук в руки. Так вот в руках у меня и оказалась книга Владимира Скворцова, которую считаю подарком. (Не появись я в Питере, и прошла бы мимо этого сборника).

азывается сборник  «Дымок танцует на трубе...». Обложка ее забрала меня в плен сразу – заснеженный кусочек деревенской улицы, дом под снежным покрывалом и дымок над трубой. Обрамляет край книги кружево заиндевевшей березы. Cовершенно понятно, что за такой домашней обложкой не может быть плохих стихов. Причина самая простая: за стенами таких домов, под такими крышами – родные. Там тепло и уютно,  там всегда ждут. (Ну не люблю абстракцию на обложках. А еще не приемлю знойных красоток, острых каблуков и брутальных красавцев с оружием – всего того, что так популярно сейчас).

Рассказывать об этой книге мне легче легкого: в литературные круги я не особо  вхожа, предыдущих рецензентов не читала, не слышала (и не хочу читать, чтоб не испортить свое восприятие)  и расскажу сугубо своё мнение об авторе. Собственно, наверное,  это даже и не об авторе, а моём восприятии этого сборника, так пронзившего меня и не отпускающего. (Об авторе, вероятно, можно «погуглить» и найти).  Рассуждать о соразмерности строк и строф не умею, поскольку в этом деле неуч. Да и так ли важно рядовому читателю, коим я и являюсь, это? Важны ведь образы, которые возникли. А могли и не возникнуть.

Горе нынешних книжных полок в том, что заполнены они порой таким мусором, что не приведи Господь. Читаешь порой и думаешь, что такое курят авторы, чтобы этак писать. Ведь кругом такой удивительный мир! Хотя, впрочем, в миру тесновато и нередко пишущие сетуют, мол, все темы разобрали, все сюжеты затасканы.

ет… Оказывается, просто не нужно выдумывать ничего нового, просто вспомнить все самые сладкие картинки из детства и вот оно, сравнение, от которого ни убавить, ни прибавить! К примеру, про дым из труб не писал только ленивый, казалось, уж банальней картинки не сыскать: толстая дымная веревка, которой дома привязаны к зимнему небу.

«Деревня тихая моя весной прозрачна

                                                     и лучиста,

Еще заснежены поля, а в небе солнечно                    

                                                        и чисто.

Шагаю к дому по тропе, на крыше

                                           снежная перина

Дымок танцует на трубе, как в легком

                                      платье балерина».

Не знаю, как Вы, уважаемый читатель, а я просто физически всем телом оказалась у поскотины моей тихой деревни, такой же солнечной и чистой. И, вероятно, сестра этой скворцовской балерины танцует свой бесконечно нежный и трепетный танец над крышей моего дома…

Или вот примеры ёмких и точных сравнений:

«Мёрзнет мокрая дорога с длинным

                                             шрамом колеи,

В луже льдинка-недотрога силы

                                               пробует свои.

А у ёлочки-девицы есть косметика

                                                           своя:

Красит инеем ресницы перед

                                            зеркалом ручья».

А ведь  колея и впрямь «шрам», а первая льдинка – точно «недотрога». Тронь её, только дзинькнет под пальцем. И ёлочка эта кокетливая с накрашенными ресницами как в глазах стоит!   И настолько лёгок слог, что и не стих видится, а чудится  легкий ручей, что бежит, перекатываясь по камушкам, озорно поблёскивая солнечными переливами…

аждая строчка стихов проста и незамысловата, без надуманных непонятных образов. Но вместе с тем каллиграфически точна в красках нарисованной деревни. «Меня узнав издалека,/ Синица веточку качает…» (В. С.)

Я сижу и улыбаюсь, вспомнив, как, натосковавшись за пару недель работы, бежала к дому от федеральной трассы. Шесть километров дороги среди поля знакомы каждой выбоинкой и кустиком у кювета. Казалось, придорожные кусты приветливо всплескивали ивовыми рукавами и черемушными подолами: «Приехала!» И радостной стайкой вспархивали воробьи с маминой черемухи, когда я заполошно хлопала калиткой своего дома. Это ведь именно то: «Меня узнав издалека,/ Синица веточку качает»!

«Весной тоскую по избе,/ Где за окном живут деревья». А они ведь именно «живут» – шепчутся под твоим окошком летом, когда пытаешься уснуть; царапают стекло зимой своими замерзшими пальчиками, вроде как просятся в тепло. А как они стонут в морозы и ветра! Конечно же, живут. Одно слово, но как ёмко!

А дальше: «Как сладко знать, что сельский дом/ Меня, как солнышко, встречает,/ Глядит негаснущим окном/ И веткой слезы утирает…» Каждая строчка так перекликается с таким сокровенным моим личным, что хочется заглянуть во все метрики автора и посмотреть – не с моей ли он улицы? И где он подсмотрел,  что встречала меня бабушка, как солнышко: «Ой, Ленушка моя приехала», и окно подолгу было негаснущим… А «веткой слезы утирает» – вообще метафора из профессорского ряда, которая в рамке перед графоманами должна висеть.

итаю стихи многих современников, а они не трогают. Не трогают и всё! Про наш забайкальский багульник, к примеру, счел своим долгом написать почти каждый… Бесконечные багульник и саранки, как притча во языцех – а в памяти ни строчки не остается. А почему? Может, оттого, что выдавливают поэты строчки из себя, потому что нужно обозначить принадлежность к Забайкалью?

А здесь – щемящая нежность к родным краям рождена тихой красотой деревни и дарована Богом в награду. Наверное, поэтому ему, Богу, как самое сокровенное дарится такое признание:

«Дождик размоет следы на пути, ветви 

                                          деревьев оближет.

Даже в распутицу буду идти к Богу

                                   и свету поближе…»

Откуда же такая сила строк? Особенно в тех, что посвящены минувшей войне?  Всё просто:  не в угоду юбилеям и событию, а потому, что отцовская фронтовая боль – глубоко внутри. И, споря с модницей, которая в клубе заявила – мол, писать о ветеранах «вздор, что не могут болеть осколки», автор отвечает:

«Помню, как отец простонет,

 Да зажжет на кухне свет,

Забормочет хрипловато

Что-то там, не разберешь,

До того витиевато:

И про Бога, и про вошь…

Пот смахнет ладонью

Черствой, твердой, что кора…

Не пожалуется с болью –

Лишь прокурит до утра…

А бывало к непогоде,

Как заслышу стон в ночи,

И во мне осколки вроде 

Вдруг забродят – хоть кричи!

Пусть плодятся кривотолки –

Это честь, а не беда:

По наследству мне осколки

Впились в сердце навсегда!»

Никаких надуманных красивостей. Сплошная рана и боль. И чувствует эту боль душа, для которой, вероятно, не важны марки и модели машин, награды и регалии. Важно другое – вера в народ, и тревога, и опасение за то, чтоб не сломался русский дух.

«У великих слов единый корень,

В них фундамент из одних пород.

Триедины в радости и горе

БлагоРОДство, РОДина, наРОД.

Даже слово русское –ПриРОДа

С тем же корнем,  в том же узелке,

Русский дух и русская поРОДа

Матрицей таятся в языке».

«…Искал я старое селенье, нашел

                                пустырь и лебеду,

Там, словно сердцу в утешенье,

                     светилась лилия в пруду.

Иваны, Яковы и Маши ушли в

                                           иную параллель,

Осиротели села наши — страны

                                   великой колыбель».

Вечная тема боли и вопрос «Почему?», когда хочется услышать «как…» Но автор отвечает:«Если хочешь назваться поэтом, /Значит, счастье тебе ни к чему...", то есть, в очередной раз подчёркивая удел поэтов: замечать и открывать раны, чтобы под ними не гнило, окончательно не отмирало…  Какое уж тут счастье – быть "хирургами". Потому и так остро замечает эту боль, эти раны невспаханной земли, заросшей борщевиком, и пустые глазницы домов…

«…Мне в России Руси не хватает!

           Я в столицах стал глухонемой!

Я чужой в каждой алчущей стае.

              Потому-то и тянет домой!

Не хватает черемухи русой

                  и заботливых маминых рук,

Возле печки побеленной русской

            задушевной беседы старух…»

«Бьются в дикой траве у развалин

                колокольчики, будто сердца.

Мы деревни свои мордовали -

               сами стали почти без лица...

Не случайно терзает истома и

             свербит в голове: Боже мой!

Ведь была же дорога из дома, значит,

            где-то должна быть домой»…

Какая болючая правда в этом четверостишии! И радость от того, что «свербит в голове» – значит, дорога была верная, и фактически автор от дома-то и не уходил, а был рядом, нёс его в сердце и всем вам, дорогие читатели, своё сердце открыл…

 Я так хочу, чтоб вы влюбились в эти стихи, познакомились с этим автором – Владимиром Степановичем Скворцовым. С тем, кто знает путь домой, – к маминым рукам, к отцовской послевоенной боли, кто не продаёт свою память...

Елена Чубенко.

ЧуднАя свобода

Какая чуднАя «свобода»

Взошла на туфте и вине:

Чем меньше еды у народа,

Тем больше артистов в стране!

Прикинься весёлым Кирюхой

И нагло под вопли и свист

По телеку только похрюкай –

Присвоят: «Народный артист»!

Быть может, попутал нас леший?

Понять мне, увы, не дано:

Народа в России всё меньше –

«Народных артистов» полно!

* * *

Мне веселей день ото дня!

И как же мне не веселиться:

Пускают слухи про меня

Полузнакомые физлица.

Какое счастье жить, когда

С тобой друзья – не лизоблюды!

Здесь пожурят, но без суда,

И поцелуют – не иуды.

Схватил бы в руки я кинжал –

И сам себя убил, паршивец,

Когда б меня «зауважал»

Самодовольный нечестивец!

* * *

Искал я старое селенье,

Нашёл пустырь и лебеду…

Там, словно сердцу в утешенье,

Светилась лилия в пруду.

Иваны, Яковы и Маши –

Ушли в иную параллель…

Осиротели сёла наши – 

Страны великой колыбель.

И в понедельник, и в субботу –

У тишины один куплет…

И если есть в округе кто-то,

То местных жителей там нет.

Я шёл с тоской исповедальной,

Понять пытаясь на ходу:

Кому в глуши с надеждой тайной

Там светит лилия в пруду?!

* * *

Я забреду в парилочку смурным,

Пройдусь по телу веничком парным –

Вмиг отлетят сомненья и невзгоды,

Зависимость от денег и погоды,

Из бани мир покажется иным!

* * *

С соседским сыном во дворе играю,

           до нитки мокрый ползаю в снегу…

Я по родному сыну так сгораю,

               что от тоски обуглиться могу.

Как эликсир — дворовая военка,

                  всё позабудешь: годы и беду…

В меня снежки бросают Васька с Генкой,

                   и я обстрел их крепости веду.

Страшась, ворона улетает с горки

          и, сев на тополь, поднимает крик;

Сверкает фиксой бабушка Егорки,

             улыбку тщетно пряча в воротник.

У пацанов «гранаты», словно сливы,

          но я от них под общий смех — бегу!

О сыне вспомню — и, «такой счастливый!»,

            дымлю, как головешка, на снегу…

* * *

Подменили веру щами,

                                        а Писание – речами.

Те, кто правят и премьерят,

                      плоть и страсти не умерят.

Будь ты пламенным героем –

                                  обесчестят и зароют.

Даже титул атамана –

                             не страховка от обмана.

Если учишь и деканишь,

                       незаметно в Лету канешь…

Владимир Скворцов.